О любви

Поучение в неделю 19-ю по Пятидесятнице

Дорогие мои, други наши, нынешнее евангельское чтение (Лк. 6, 31–36) предлагает нам для размышлений очень важную тему, речь пойдет о любви, о такой любви, что прокладывает для человека путь к Богу. И если все притчи Господа раскрывают для земнородных пути в Царство Небесное, то нынешнее слово Самого Христа основополагающее на этом пути, ибо Сам Бог есть Любовь. И Любовь хочет и ждет нашей ответной любви.

Заповедь Господня светла, просвещающая очи, и она гласит нам: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 35–40).

Возлюби, и жив будешь; возлюби, и Святой Дух будет тебе спутником в жизни, и тысячи спасутся возле тебя. Любовь – сила, таящая в себе энергию жизни. От слияния Божественной любви с человеческой является духовная жизнь в человеке; от любви человека к человеку порождается жизнь земная человеческая. Поэтому в святом Евангелии Господь так часто говорит о любви. Но хорошо зная природу души человеческой, которая с духовного понимания скоро возвращается к плотскому, себе более сродному, он раскрыл божественное истинное понятие и смысл этого слова. Апостол Павел же в своем послании к Коринфянам наполнил для нас это слово жизненным содержанием, исключающим всякое ложное его толкование. «Любовь долготерпит, милосердствует… не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1Кор. 13, 4–7). Из этого пояснения становится ясно, что любовь зовет нас к полному самоотвержению. И любимый апостол Христа Иоанн вторит Павлу: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13).

«Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Возможно ли это? Ведь это значит, что всякого ближнего я должен поставить на свое, на мое место, я должен делать для него только то, что хочу для себя, что полезно мне самому. Отдать не только то, что у меня просят, но и, больше того, отдать последнее.  Не расточим ли мы себя на всех этих ближних, не затеряемся ли в их среде, не потеряем ли себя? Я-то, положим, и отдам, но мне-то дадут ли, не останусь ли я ни с чем? И человеческие суждения берут верх над словом Божиим, несмотря на Его обетования. Конечно, хорошо бы мне стать чадом Божиим, но как бы иначе, без таких невозможных для меня жертв. Да и ближних-то бесчисленное множество предлагает мне жизнь. Как безошибочно определить, который из них завтра не станет моим недоброжелателем и даже врагом? Оказывается, что смотрим мы на всех оценивающим взглядом, и оценки эти, как в школе, колеблются от пятерки до двойки.  И при раздумьях о божественной любви страх парализует нашу душу.

Мы безусловно способны отвечать любовью на любовь любящих нас, любить некоторых из своих друзей, можем полюбить и благодетелей, можем полюбить и за пристрастие свое к красоте, к проявлению таланта, за страсти, которым привержены мы сами. Но как полюбить своих недоброжелателей, клеветников, гонителей? При нашем малодушии это кажется невозможным. И бунтует дух наш, бунтует до отвержения самой заповеди Божией.

Довольствуясь малым, мы любим любящих нас, любим нужных нам людей и отказываемся от понятия о любви, данного нам Богом. А при серьезном воззрении на наши отношения со всеми оказывается, что любим-то мы себя. Эгоизм и самость, самоутверждение и самодовольство властвуют над людьми, а возрастают они на страстях.

И противление человечества заповеди Божией породило в мире множество видимостей любви, любви суррогата, когда вместо самоотречения в душах наших прижилось и властвует самоутверждение. Сколько же примеров, дорогие мои, видим мы сейчас вокруг себя такой нежизнеспособной любви, когда добрые отношения, называемые любовью, в одночасье рушатся и переходят в отношения неприязни и полного разрыва даже и в семьях наших. Это явное свидетельство о том, что в наших добрых отношениях нет подлинной христианской любви. В наше время слово «любовь» перестало быть делом любви. И беззаконие в мире возрастает и ширится; и пророчество Господне: «за умножение беззакония оскудеет любовь»(Мф. 24, 12) близко к исполнению.

В Евангелии Господь развенчивает всякие подделки выдуманной человеком любви, называя носителей такой любви грешниками. «Если любите любящих вас… делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за это благодарность? Ибо и грешники то же делают» (Лк. 6, 32–33). Путь любви совсем другой, и Господь дает нам и указание, как исполнить ее на деле самой своей жизнью. Понимание истинной, подлинной любви по Богу, любви Божией: любите врагов ваших, и благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая… и будете сынами Всевышняго»  (Лк. 6, 27, 35). Кажется, так просто, так мало требуется от нас, чтобы стать наследником Божьего обетования. «Но»… Это постоянное «но» – а дальше помыслы и мыслишки, что я приобрету и что потеряю? Какое соотношение: обретение Царства Небесного или земного кратковременного довольства. Так предается нами любовь Божия.

Дорогие мои, надо нам всем учиться вполне доверять Богу, у Него не бывает неправды человеческой, у Него не бывает ошибок. Он есть Любовь, и только любовью к миру, к своему творению пока еще Господь терпеливо ждет нашего сыновнего отношения к Себе. Мы знаем Его слова: «Сыне, дай Мне твое сердце», а  смысл их такой: доверься без раздумий и колебаний, иди ко Мне по водам бушующего житейского моря. Отец земной не медлит со своей помощью к сыну и дщери плачущим, не замедлит и Господь Отец наш Небесный прийти к заблуждающимся и блудным детям Своим. Будем учиться любви Божией и начнем с того, что будем учиться снисходить к ошибкам и заблуждениям ближних, будем жалостью покрывать все то, что сегодня коробит наши души, научимся сострадать страдающим не только телесными болезнями, но и душевными, а в со-страдании уже начинает проявляться любовь. Так полюбим любовь в Божественном ее понимании. Сначала она будет нам и в нас отзываться страданием, но когда мы явим верность в этих страданиях, в душах наших она расцветет благоуханной благодатью Царства Небесного уже здесь, на земле.

Хочу привести вам понятие о школе жизни мирского человека, Василия Андреевича Жуковского, жившего в девятнадцатом веке, для того чтобы нам представить реальное положение дел относительно себя.

«Наука жизни есть признание воли Божией – сперва просто признание, что она выше всего и что мы здесь для покорности;

потом смирение в признании, исключающее всякие толки ума или страждущего сердца, могущие привести к ропоту;

потом покой в смирении и целительная доверенность;

наконец, сладостное чувство благодарности за науку страдания и живая любовь  к Учителю и Его строгому учению.

Вот четыре класса, которые необходимо должны мы пройти в школе жизни».

За всю жизнь нам надо осилить четыре этапа в нашем отношении к Богу, чтобы вызрела в нас любовь, по которой Господь узнает в нас Своих чад. Умышленно повторю эти этапы: признание воли Божией и покорность ей, смирение, ограждающее от ропота, покой и доверенность Богу, и последнее – чувство благодарности за науку и живая любовь к Нему.

Будем же, други мои, помнить и ценить Любовь Отца Небесного, которая объемлет нас. Она божественна и могущественна – милосердствует нам, долготерпит наши немощи и неправды и, главное, никогда не перестает. Она способна воззвать нас со дна адова и вернуть достоинство сына всем в покаянии припавших к Отцу. Любовь Отца ждет лишь нашей ответной любви, не лишая, однако, нас выбора в жизни. Отец продолжает любить и ждать возвращения нашей любви.

Аминь.

Как врага преобразить в друга

Поучение в неделю 19-ю по Пятидесятнице

Нынешнее евангельское чтение говорит нам о любви как о творческой силе жизни; о необходимости любить не только любимых и близких, не только любящих нас самих, но и, как свидетельство о нашем следовании за Христом, любить врагов наших. Но тут же у нас возникает вопрос, возможно ли исполнить эту заповедь на деле? Возможно ли любить того, кто нас гонит без вины; возможно ли любить, если на тебя кто-то бесстыдно клевещет; возможно ли, если в душе нашей уже готова вспыхнуть на обидчика ответная злоба?

Господь наш Иисус Христос явил для человечества истину созидательной силы любви не только на словах проповеди, но убедительнейшим образом доказал самой Своей жизнью возможность исполнения заповеди о любви к врагам, ибо именно Ею Бог содела спасение посреде земли. И природа проповедует нам эту же истину. Солнце восходит и над злыми и добрыми; дождь дождит на праведных и на грешных (Мф. 5, 45). Слово Божие и мир Божий единодушно свидетельствуют об одном: «Любите врагов ваших, благотворите обижающим вас, и вы станете сынами света».

Так  надо усвоить, дорогие мои, самой своей жизнью эту спасительную для нас истину, что любить не только возможно, а и необходимо как для временного благополучия нашего, так и для спасения вечного. Первые века христианства показывают нам, что именно в такой любви зарождалось оно, и в ней же возрастало, и ею же утвердилось в мире. Известно, что в первые века вера христианская была встречена иудеями и язычниками страшной ненавистью. Те и другие смотрели на христиан как на врагов и безбожников, которых нужно было истреблять во что бы то ни стало, ибо они рушили устои налаженной привычной жизни общества. Весь мир восстал на Новый Завет, Богом даваемый людям. Истребляли христиан самым ужасным, бесчеловечным образом. Читая жития святых, мы содрогаемся и, мысленно примеряя на себя их подвиги, готовы даже усомниться в возможности человека претерпевать подобное. Но свидетельство апостола Павла, современника Христа и очевидца всего происходящего тогда, самого принявшего мученическую смерть, стало документом эпохи: иные же замучены были, другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, терпя недостатки, скорби и озлобления. Мученические акты, которые сохранила для нас история, свидетельствуют, что христиан распинали на крестах, терзали бичами; колесовали, вешали вниз головою, морили голодом, заливали в горло расплавленный свинец; иным просверливали пальцы, вбивали гвозди под ногти, жарили на медленном огне, отсекали одну часть тела за другой или, что было всего невыносимее, растягивали суставы и члены. Чего только не изобретала на последователей Христа адская, нечеловеческая злоба! Враг ожесточенно боролся за свою власть в мире в надежде искоренить христианство при самом его зарождении.

Как же все это могли претерпевать смертные, подобные нам люди? Дорогие мои, вера слову Божию и Его обетованиям в первохристианстве была столь несомненна, что ожидание реальной встречи со Христом вдохновляло мучеников претерпевать нестерпимое. А жалость к своим истязателям, не ведающим счастья знать и любить Христа, подвигала на горячую молитву за них. Слова Спасителя «любите враги ваша, молитесь за обидящих вас» были для мучеников словами Самого Бога, такова была сила их веры. В ответ в самих мучениях они получали Божию благодать как реальное присутствие Христа в их подвиге.

Те же, кто сам еще не встал на путь мученический, но видел подвиг близких, зрел в их терпении присутствие Бога и загорался желанием свидетельствовать и о своей вере в Распятого Христа. И Божия благодать, снисходя на произволение поверивших, учила их творить добро ненавидящим, помогать язычникам, которые завтра, возможно, возжаждут и их крови.

Во время эпидемии моровой язвы в Карфагене язычники избегали общения даже с родными, оставляя заболевших без помощи, а умерших без погребения. И в тот критический момент со всей очевидностью открылось преимущество христианского мировоззрения пред языческим. Христиане, подвергая опасности свою жизнь, принимали на свое попечение несчастных, оставленных собратьями. Могли ли такие высокие примеры христианской любви оставаться без благотворного влияния на людей? Проповедь делами любви покоряла вчерашних язычников. Способные из них видеть не могли не сознавать, что Божия сила и Божия премудрость действуют в вере христианской, и главное проявление ее – любовь ко всем. Язычник становился убежденным христианином, готовым идти и на смерть ради Христа. Божия любовь и любовь к Богу покоряли неверие.

Первохристианство оставило последующим векам убедительнейший пример действенной силы любви в мире. Но вот двадцатый век христианства. Зададим себе вопрос: кто сейчас в наше время верит в непобедимую силу любви? Не надежнее ли смирять врагов и защищаться от них силой более реальной: физической силой, силой разума, да и сила коварства в наше время уже в действии. И восстает сила на силу, и зло порождает зло. Вражда вызывает вражду, злоречию отвечает злоречие; ненависть питает ответную ненависть; злом порождается зло. Подливайте масла в огонь, и, разгоревшись, он произведет всепожирающий пожар. Забываются слова Божии о единственно реальной силе – силе Божией любви.

По-человечески, а у нас теперь все только по-человечески, можно смирить врага и силой, заставить его молчать и делать, что нам угодно; но заставить любить себя, быть с нами в мире и сердечном согласии – невозможно. И какая польза от такой покорности, какая надежда на такое смирение? Сегодня я оказался сильнее своего врага, но где гарантия, что завтра он не превзойдет меня силой? И тогда нам, не доверяющим слову Божию, последует наказание за забывчивость заповеди Божией, и мы вынуждены будем смиряться под беспощадную во зле руку вражью.

Не видим ли мы теперь, как растет и ширится в мире зло. Война в семье, война в обществе, война и повсеместная брань. Готовится костер, которого хватит на всю землю. И мы потихоньку подкладываем туда вязанки своих грехов, своего маловерия, своей забывчивости заповеди Божией о любви. И по слову Евангелия «из-за умножения беззакония иссякает любовь».

А Бог нам оставил убедительнейший пример, как языческий мир силой любви был покорен христианством. И нам, если мы хотим, чтобы враг перестал быть нам врагом, надо учиться любви к нему. Начинается эта учеба с урока о терпении. Терпим врага, терпим и себя в отношении к нему. Не сразу усмирится и наше сердце. Ведь мы чаще всего во всем виним кого угодно, но только не себя. Потом к терпению должно присоединить тайную молитву о своем недоброжелателе, кротостью отвечая на его выпады, а хорошо бы, если представится возможность сделать для него что-то доброе и полезное. Еще ветхозаветные люди слышали Божий совет в назидание: если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою: ибо делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его, и Господь воздаст тебе (Притч. 25, 21–22).  Господь воздаст и нам.

Мы вот и знаем заповедь Божию о любви, о любви к врагам, но как часто, когда надо на деле последовать заповеди, нас охватывает страх. Что будет, если наше доброе расположение будет отвергнуто, будет попрано, какие неприятности могут последовать для нас? И мы отступаем от возможности претворить заповедь Божию в своей жизни, забывая при этом, что Сам Господь хранит от неприятностей и бед последователя Своего. Мы не доверяем Богу.

Как часто недоверием мы отдаляем от себя Господа, а Он, жалея нас, все же не отнимает от нас Своей любви, продолжает терпеливо ждать нашего возвращения к Себе.  Таков Господь, который по сути Своей есть Любовь. Но можно ли ждать нам такого расположения от людей, враждующих с нами, если мы-то неверны и нелюбовны даже и к любящему нас Господу? Да еще хорошо бы и к себе самому присмотреться, не во мне ли кроется причина этих враждебных отношений. Нам, последователям Христа, надо помнить, что нам завещана любовь и что не только с враждой в сердце, но и с малым недоброжелательством и осуждением мы погрешаем против Божией заповеди о любви и не сможем войти в Царство Небесное.

Заповедь с великим обетованием дана нам: «Вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего» (Лк. 6. 35). Какая великая награда – стать сынами и дщерьми Божиими.

Но, как дети Божии, мы и должны подражать в любви своему Отцу-Богу и Сыну Его Единородному, Нашему Искупителю, Который,Ю вися на кресте, в минуты тяжелых страданий молился за Своих врагов: Отче! Отпусти им: не ведят бо, что творят (Лк. 23, 24). Он ради нас не мстил врагам, хотя и страдал невинно; и  мог бы умолить Своего Отца представить более двенадцати легионов ангелов в Свою защиту. Да и представьте, во что же превратилась бы жизнь человека на земле, если за обиду платить обидой, если планами о мести отравить свое сердце злобой? Надо нам помнить, други мои, что мстить и носить в сердце память о причиненном нам зле есть первый и явный показатель, что мы отпали от Бога и вполне во власти врага. Искренность, простота, взаимные услуги, уступчивость, прощение обид – вот условия для успешного духовного возрастания нашей души.

Примером любви к врагам предстают пред нами первомученики христианские. Святой архидиакон Стефан под градом бросаемых на него камней молится о себе и о своих убийцах: Господи Иисусе! Приими дух мой! Господи! Не вмени им греха сего. Какое изумительное великодушие к врагам явил он в предсмертных страданиях!

Но разве мало таких примеров оставили нам святые новомученики нашего времени? Последние слова преподобномученицы великой княгини Елисаветы, которые услышали от нее мучители, были: «Прости им, Господи, не ведают, что делают».

И еще один немаловажный момент, дорогие мои, если по духовному глянуть на  недоброжелателей наших, на творящих нам зло, то окажется, что мы должны их не просто любить, но еще должны и благодарить за благодеяния, которые они, сами того не ведая, нам оказывают. С их помощью мы реально можем видеть недуги своей души, чтобы не обольщаться на свой счет. Наше самолюбие – корень всякого греха – страдает, и мы начинаем понимать болезнь своей души, которая требует врачевания.

Любовью к врагам познается нами и наша мера любви к Богу. И еще любовь к врагам, прощение им обид свидетельствуют о нашем отношении к вечности, о том, что в земной жизни мы готовимся к жизни небесной. Невелик труд любить того, кто нас любит, и это скорее показатель нашей любви к самим себе. А вот любить врага – это действительно подвиг, достойный награды.

И наконец, на врага можно и надо смотреть как на человека, больного душой, достойного жалости. Не больной ли тот человек, который дышит злобой, сам томится и страдает, не спит ночами, обдумывая свои злоумышления. Он, наш брат, стоит на краю погибели. Можно ли нам, верующим, питать злобу, отмщение к израненному на распутьях коварного мира больному душой человеку? Можно ли пройти мимо него, не перевязав ему ран, не возлив на больную душу масла? И об отношении к такому больному сказал нам Христос в притче о впавшем разбойникам. Да и кто из нас безопасен от нападения врагов видимых и невидимых? Может, завтра нам самим потребуется понимание, сочувствие и помощь.

Все, все предусмотрел Господь, всему учит нас, на все наши жизненные вопросы есть ответы в святом Евангелии, и надо нам слушать слово Божие, учиться слышать его и непременно слушаться. Слово Божие есть Бог говорящий, и из Его простых слов сияет на нас свет жизни.

О, дай нам, Господи, не обижать и не обижаться; самим больше терпеть и за обидчиков молиться. Итак, други мои, будем любить друг друга, будем любить всех, даже врагов и недоброжелателей наших; но любят они нас или нет – нам об этом нечего беспокоиться; будем только заботиться, чтобы нам их полюбить. Не иметь врагов нельзя; они видимые и невидимые; нельзя, чтобы нас все любили, но нам любить всех очень можно и обязательно.

Аминь.

Иван Ильин

БЕЗ ЛЮБВИ

(Из письма к сыну)

 (Из книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний»)

 

Итак, ты думаешь, что можно прожить без любви: сильною волею, благою целью, справедливостью и гневной борьбой с вредителями? Ты пишешь мне: «О любви лучше не говорить: ее нет в людях. К любви лучше и не призывать: кто пробудит ее в черствых сердцах?»

Милый мой! Ты и прав, и не прав. Собери, пожалуйста, свое нетерпеливое терпение и вникни в мою мысль.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что она сама в нем просыпается и сама им овладевает. И это дано нам от Бога и от природы. Нам не дано произвольно распоряжаться в нашем внутреннем мире, удалять одни душевные силы, заменять их другими и насаждать новые, нам не свойственные. Можно воспитывать себя, но нельзя сломать себя и построить заново по своему усмотрению. Посмотри, как протекает жизнь человека. Ребенок применяется к матери – потребностями, ожиданием, надеждою, наслаждением, утешением, успокоением и благодарностью; и когда все это слагается в первую и нежнейшую любовь, то этим определяется его личная судьба.

Ребенок ищет своего отца, ждет от него привета, помощи, защиты и водительства, наслаждается его любовью и любит его ответно; он гордится им, подражает ему и чует в себе его кровь. Этот голос крови говорит в нем потом всю жизнь, связывает его с братьями и сестрами и со всем родством. Когда он позднее загорается взрослою любовью к «ней» (или, соответственно, она к «нему»), то задача состоит в том, чтобы превратить это «пробуждение природы» в подлинное «посещение Божие» и принять его как свою судьбу. И не естественно ли ему любить своих детей тою любовью, которой он в своих детских мечтаниях ждал от своих родителей?.. Как же обойтись без любви? Чем заменить ее? Чем заполнить страшную пустоту, образующуюся при ее отсутствии?

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная выбирающая сила в жизни. Жизнь подобна огромному, во все стороны бесконечному потоку, который обрушивается на нас и несет нас с собою. Нельзя жить всем, что он несет; нельзя отдаваться этому крутящемуся хаосу содержаний. Кто попытается это сделать, тот растратит и погубит себя: из него ничего не выйдет, ибо он погибнет во всесмешении. Надо выбирать: отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность. Выбирающая же сила есть любовь: это она «предпочитает», «приемлет», «прилепляется», ценит, бережет, домогается и блюдет верность. А воля есть лишь орудие любви в этом жизненном делании. Воля без любви пуста, черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей.

На свете есть уже целый ряд организаций, построенных на таких началах. Храни нас Господь от них и от их влияния… Нет, нам нельзя без любви: она есть великий дар – увидеть лучшее, избрать его и жить им. Это есть необходимая и драгоценная способность сказать «да», принять и начать самоотверженное служение. Как страшна жизнь человека, лишенного этого дара! В какую пустыню, в какую пошлость превращается его жизнь!

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека. Ведь человеческое творчество возникает не в пустоте и протекает не в произвольном комбинировании элементов, как думают теперь многие верхогляды. Нет, творить можно, только приняв богозданный мир, войдя в него, вросши в его чудесный строй и слившись с его таинственными путями и закономерностями. А для этого нужна вся сила любви, весь дар художественного перевоплощения, отпущенный человеку. Человек творит не из пустоты: он творит из уже сотворенного, из сущего, создавая новое в пределах данного ему естества – внешне-материального и внутренне-душевного. Творящий человек должен внять мировой глубине и сам запеть из нее. Он должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью: уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божии, находить в них Великое – сродное – сопринадлежащее, вчувствоваться в него и создавать новое из древнего и невиданное из предвечного. Так обстоит во всех главных сферах человеческого творчества: во всех искусствах и в науке, в молитве и в правовой жизни, в общении людей и во всей культуре. Культура без любви есть мертвое, обреченное и безнадежное дело. И все великое и гениальное, что было создано человеком, – было создано из созерцающего и поющего сердца.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Только созерцающая любовь открывает нам чужую душу для верного, проникновенного общения, для взаимного понимания, для дружбы, для брака, для воспитания детей. Все это недоступно бессердечным людям. Только созерцающая любовь открывает человеку его родину, то есть его духовную связь с родным народом, его национальную принадлежность, его душевное и духовное лоно на земле.

Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью. Не случайно, что люди ненависти, современные революционеры, оказываются интернационалистами: мертвые в любви, они лишены и родины. Только созерцающая любовь открывает человеку доступ к религиозности и к Богу. Не удивляйся, мой милый, безверию и маловерию западных народов: они приняли от римской церкви неверный религиозный акт, начинающийся с воли и завершающийся рассудочной мыслью, и, приняв его, пренебрегли сердцем и утратили его созерцание. Этим был предопределен тот религиозный кризис, который они ныне переживают.

Ты мечтаешь о сильной воле. Это хорошо и необходимо. Но она страшна и разрушительна, если не вырастает из созерцающего сердца. Ты хочешь служить благой цели. Это верно и превосходно. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей, а к этому способна только любовь. Гневная борьба с вредителями бывает необходима, и неспособность к ней может сделать человека сентиментальным предателем. Но гнев этот должен быть рожден любовью, он должен быть сам ее воплощением для того, чтобы находить в ней оправдание и меру…

Вот почему я сказал, что ты «и прав и не прав».

И еще: я понимаю твое предложение «лучше о любви не говорить». Это верно: надо жить ею, а не говорить о ней. Но вот посмотри: в мире раздалась открытая и безумная пропаганда ненависти; в мире поднялось упорное и жестокое гонение на любовь – поход на семью, отрицание родины, подавление веры и религии. Практическая бессердечность одних увенчалась прямою проповедью ненависти у других. Черствость нашла своих апологетов. Злоба стала доктриною. А это означает, что пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту.

Да, в людях мало любви. Они исключили ее из своего культурного акта: из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания. И вследствие этого современное человечество вступило в духовный кризис, невиданный по своей глубине и по своему размаху. Видя это, понимая это, нам естественно спросить себя: кто же пробудит любовь в черствых сердцах, если она не пробудилась от жизни и слова Христа, Сына Божия? Как браться за это нам с нашими малыми человеческими силами?

Но это сомнение скоро отпадает, если мы вслушаемся в голос нашего сердечного созерцания, уверяющего нас, что Христос и в нас, и с нами…

Нет, мой милый! Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение. И как нетерпеливо я буду ждать теперь твоего письма с подтверждением этого.

Иван Ильин

Письмо матери…

(Из книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний»)

Это было несколько лет тому назад. Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили елку и подарки. А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. Вокруг была пустота, и не было любви: дальний город, чужие люди, черствые сердца. И вот, в тоске и унынии, я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших черных дней. Я достал ее из чемодана и нашел это письмо.

Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. Какое счастье, что я вспомнил о нем! Пересказать его невозможно, его надо привести целиком.

«Дорогое дитя мое, Николенька. Ты жалуешься мне на свое одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество.

Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит. Потому что любовь вроде нити, привязывающей нас к любимому человеку. Так ведь мы и букет делаем. Люди – это цветы, а цветы в букете не могут быть одинокими. И если только цветок распустится как следует и начнет благоухать, садовник и возьмет его в букет.

Так и с нами, людьми. Кто любит, у того сердце цветет и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нем, заботится о нем, радуется его радостью и страдает его страданиями. У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. В любви человек забывает себя; он живет с другими, он живет в других. А это и есть счастье.

Я уж вижу твои спрашивающие голубые глаза и слышу твое тихое возражение, что ведь это только полсчастья, что целое счастье не в том только, чтобы любить, но и в том, чтобы тебя любили. Но тут есть маленькая тайна, которую я тебе на ушко скажу: кто действительно любит, тот не запрашивает и не скупится. Нельзя постоянно рассчитывать и выспрашивать: а что мне принесет моя любовь? а ждет ли меня взаимность? а может быть, я люблю больше, а меня любят меньше? да и стоит ли мне отдаваться этой любви?.. Все это неверно и ненужно; все это означает, что любви еще нету (не родилась) или уже нету (умерла). Это осторожное примеривание и взвешивание прерывает живую струю любви, текущую из сердца, и задерживает ее. Человек, который меряет и вешает, не любит. Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный…

Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви. Любить – это не полсчастья, а целое счастье. Только признай это, и начнутся вокруг тебя чудеса. Отдайся потоку своего сердца, отпусти свою любовь на свободу, пусть лучи ее светят и греют во все стороны. Тогда ты скоро почувствуешь, что к тебе отовсюду текут струи ответной любви. Почему? Потому что твоя непосредственная, непреднамеренная доброта, твоя непрерывная и бескорыстная любовь будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь.

И тогда ты испытаешь этот ответный, обратный поток не как «полное счастье», которого ты требовал и добивался, а как незаслуженное земное блаженство, в котором твое сердце будет цвести и радоваться.

Николенька, дитя мое. Подумай об этом и вспомни мои слова, как только ты почувствуешь себя опять одиноким. Особенно тогда, когда меня не будет на земле. И будь спокоен и благонадежен: потому что Господь – наш садовник, а наши сердца – цветы в Его саду.

Мы оба нежно обнимаем тебя, папа и я. Твоя мама».

Спасибо тебе, мама! Спасибо тебе за любовь и за утешение. Знаешь, я всегда дочитываю твое письмо со слезами на глазах. И тогда, только я дочитал его, как ударили к рождественской всенощной. О, незаслуженное земное блаженство!

Мысли о любви

«Крепка, как смерть, любовь». (Песнь песней Соломона 8:6)

«Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше». (1Кор. 13:13)

«Любовь не делает ближнему зла; любовь есть исполнение закона». (Рим. 13:10)

«По причине умножения беззакония во многих охладеет любовь». (Мф. 24:12)

«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». (Ин. 13:35)

«Всегда прощай и не думай не прощать. Всепрощение и будет отличительною чертою христианского духа. Всегдашнее прощение всем всего есть внешняя одежда христианской любви».
Святитель Феофан Затворник

«От любви к брату приходит благодать, и любовью к брату хранится она».
«Пишу, братья, пред лицом Бога моего: смиряйте сердца ваши – узрите милость Господню еще на земле, и познаете Творца небесного, и душа ваша не будет знать сытости в любви».
Преподобный Силуан Афонский

«Не скудость страшна, а страшно, когда оскудевает любовь, когда исчезает смирение, когда остывает душа без молитвы, когда вихрь раздражения убивает кротость, когда опускаются крылья души – надежда, когда эта земная жизнь с ее суетой, соблазнами и беззакониями вытесняет память о будущей жизни, к какой всегда надо готовиться».
«Теснее к Господу, тогда будем все ближе и ближе друг к другу, и никогда, живы мы или умрем, никому не разорвать этого единства».
Священномученик Герман (Ряшенцев)

«Любовь Божественная выше закона, выше правды законной. Любовь привлекает, а не отталкивает».
«Божий закон один, и две заповеди остаются непреложными на все времена, пока стоит мир. Это два якоря жизни. Люби Бога всем сердцем, всей душой… Люби ближнего, как самого себя».
«Делай добро… делай добро от сердца, делай его во имя Бога всем братьям твоим в Боге, делай добро и врагам, делай добро ненавидящим и обидящим тебя; и ты исполнишь заповедь любви. И любовь к ближним сделает тебя близким к Богу, и ты исполнишь закон Христов и спасешься».
«А я бы вам пожелал молить и просить Бога о даровании любви. Чтобы любовь была тем компасом, который в любой ситуации покажет верное направление и любого человека превратит в друга».
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Н. С. Лесков

Маланья – Голова баранья

Сказка

В одном глухом и отдаленном от городов месте была большая гора, поросшая дремучим лесом. У подошвы этой горы текла река, где жили зажиточные рыболовы и хлебопашцы. От этого селения шла через лес дорожка в другую деревню, а на этой дорожке, в стороне на полянке, стояла избушка, в которой жила бедная женщина по имени Маланья, а по прозванию «Голова баранья». Так прозвали ее потому, что считали ее глупою, а глупою ее почитали за то, что она о других больше, чем о себе, думала. Если, бывало, кто-нибудь попросит о таком, что нельзя сделать без того, чтобы не лишить себя каких-нибудь выгод, то такому человеку говорили:

– Оставь меня в покое; мне это невыгодно – вон там, на пригорке, живет Маланья – Голова баранья: она не разбирает, что ей выгодно и что невыгодно, – ее и проси, она, небось, сделает.

И человек шел на пригорок и просил у Маланьи, и если она могла ему сделать, о чем он просил, то она делала, а если не могла, то приветит да приласкает и добрым словом утешит, скажет:

– Потерпи! Христос терпел и нам велел.

У Маланьи избушка была крошечная, так что можно было повернуться около печки, а жили здесь с нею сухорукий мальчик Ерашка да безногая девочка Живулечка сидела на хромом стульчике.

Оба они были не родня Маланье – Голове бараньей, а чужие – родных их разбойники в лесу закололи, а их бросили; поселяне их нашли и стали судить – кому бы их взять? Никому не хотелось брать безрукого да безногую – никогда от них никакой пользы не дождешься, а Маланья услыхала и говорит:

– Это вы правду, добрые мужички, говорите: без рук, без ног ничего не обработаешь, а пить-есть надобно: давайте мне Ерашку с Живулечкой. Случается, что мне одной есть нечего – тогда нам втроем веселей терпеть будет.

Мужички захохотали.

– Беззаботная, – говорят, – Маланья, прямая ты Голова баранья, – и отдали ей и Ерашку, и девочку Живулечку.

Маланья их привела и оставила у себя жить. Живут часом с квасом, а порою с водою, Маланья ночь не спит: то богатым бабам пряжу прядет, то мужикам вязенки из шерсти вяжет и мучицы и соль заработает, хворосту по лесу наберет – печку затопит и хлеба испечет, и сама поест, и Ерашку с Живулечкой покормит.

Сошлись перед вечером у колодца домовитые бабы и спрашивают Маланью:

– Как ты, Маланья – Голова баранья, с ребятишками прокуратничаешь?

– А все хорошо, слава Богу, – отвечает Маланья.

– Чем же хорошо? Ведь они у тебя бессчастные!

– А тем, бабоньки, и хорошо, что они бессчастные, что на их долю немного нужно. Если бы они были посчастливее да позадачливей, мне бы не послужить ими Господу Богу, а как они плохие да бездомные, то что я им ни доспею, все это для них лучше того, как если бы я их не приняла да об них не подумала.

Покивали бабы головами и говорят:

– А ты еще вперед-то подумала ли: что с ними будет?

– Нет, – говорит Маланья, – я об этом не думала.

– Да как же так можно? Надо всегда о переду думать!

А Маланья отвечает:

– Что пользы думать о том, чего знать невозможно, даст Бог день – даст и пищу на день, а ночью нам всем есть покой на печечке.

– И то правда, – сказали бабы, – они плохие, может быть, и умрут скоро, на твое счастье!

Маланья руками замотала.

– Что вы! Что вы! – говорит. – Зачем смерть звать? Я ее к себе на порог не хочу – пусть она за дверями присохнет.

Домовитые бабы распотешились и рассмеялись.

– Ну, Маланья, – говорят, – Голова баранья, да какая же ты удалая да смешная: саму смерть у порога засушить хочешь.

Пошла Маланья к Ерашке с Живулечкой, понесла им водицы напиться дать и ее согреть в горшке, да головенки вымыть у припечка, а бабы стоят у колодца, вслед ей смотрят и пересмеиваются. А к ним из лесу выходит старичок, на две клюки опирается.

– Бабоньки, – говорит, – кто у вас тут есть на селе жив человек, что пущает к себе неимущего путника?

А бабы ему отвечают:

– А ты чей человек и как тебя звать по имени и по отчеству?

Старик отвечает:

– Странник я света Божьего, и имя мне Живая Душа на костыльках; приустал в пути да уснуть хочу.

– Мы не знаем тебя, – отвечали бабы, – и пустить к себе без мужиков не смеем, а мужики у нас строгие да грозные – придут заругают нас.

– Что же, вы, видно, своих мужиков больше Бога боитесь. Бог-то ведь велел принять и покормить неимущего.

Бабы отвечают:

– И то правда твоя, странничек: Божье слово помним, а человеческого боимся.

Живая Душа покачал головой и говорит:

– А ведь это, бабоньки, по худу быть – так бы ведь вовсе не надобно. Пойду к самим мужикам, у них попрошусь.

Пошел к мужикам, и мужики его не пустили. Кто тебя знает, сказали, может быть, ты слабым прикинулся и сам разузнать хочешь, где у нас дорогое добро лежит, да ворам открыть, а может быть, у тебя на теле прыщи да вереды, а у нас избы чистые и полы стланные. Иди-ка по тропиночке в гору, там есть бедная избушка, в ней живет Маланья – Голова баранья, она всех пущает и тебя пустит.

– Спасибо вам, добрые хозяева, – отвечал старичок Живая Душа и пошел к Маланье.

Маланья увидела его из окна и послала безрукого Ерашку, чтобы звать его ужинать. Ерашка добежал к старику и кричит:

– Иди-кось, дедко: тетушка Маланья наварила горшок снытки, сольцой посолила, зовет тебя ужинать.

Старик Живая Душа погладил Ерашку по голове.

– И то, – говорит, – к вам иду. Другие-то не пускают.

И только влез в избу – тесно стало, и сесть не на чем, а Маланья говорит:

– Садись, дедушка, со ребятками ешь, а я постою.

Сел дедко и поужинал, и заговорил по-учтивому и по-ласковому.

– Спасибо, – говорит, – тебе, что не спросила, откуда я и как меня звать по имени, а посадила хлеба есть. Я теперь пойду в лес – у тебя тесно, всем нам лечь негде.

– Что ты! Что ты! Живая Душа Божия! В лесу медведи и волки ходят – разве я тебя ночью туда выпущу! Здесь нам всем место будет. Вот Ерашка на печку, а Живулька за печку, а ты тут протянись, где простор опростается, а мне мое место найдется.

– Ну, будь по-твоему, – сказал старик, а сам думает: «Где же ей-то самой место будет?»

Лег, покрылся своей ветошью, да и уснул с одного вздоха от усталости, а после третьих петухов проснулся – и видит: Маланья стоит на ногах и прядет кудель, которая у нее на колочек под потолком приткнута.

Посмотрел на нее старик одним глазом и говорит:

– А ведь это ты, тетка, должно быть, и не ложилась.

А Маланья отвечает:

– Да мне, Живая Душа, и не хотелось.

Старик покачал головой и говорит:

– Ну-ну-ну, водил меня Господь долго по свету; думал я, что позабыл Он меня и покинул, а Он привел меня в отрадное место и сподобил узреть любовь чистую. Скажи теперь мне за то в одно слово, что у тебя есть в желании – я тебе то у Бога и выпрошу.

Маланья говорит:

– Чего мне недостает? Я и так всегда радостна, а желаю только, чтобы смерть моего порога не переступала, а если придет, так чтобы за дверью присохла.

Старик отвечает:

– Что ж, так и будет.

Ушел старик, а смерть вот тут и жалует; наряжена богатой казачкой в парчовом шугае с золотой пикою, юбка штофная, на боку стальная коса на золотой цепочке, чеканной на манер мертвых костей человеческих, вся рожа накрашена, черные зубы во рту белым платочком в руке заслоняет и в избу просится.

– Покажи, – говорит, – мне детушек-голубятушек, я им принесла по медовому груздочку и по точеному яблочку.

Маланья как взглянула на нее, так и признала, что это смерть, вскричала ей:

– Хорошо им со мной и без яблочек, а тебя бы лучше не было, и присохни ты на одном месте.

Та и присохла – не может оторвать ног от того места, где пристала, а Маланья ее сухим хворостом заслонила, чтобы не видать ее было.

И славно бы дело сделалось, да пошли от селения ужасные стоны и слезы: сильный слабого теснит и бьет без милости, и нет на злодея в жестоком сердце никакой угрозы, и как были люди жестоки, то стали еще жесточе того, и приходят к Маланье всякий день столько несчастных, сколько она во всю свою жизнь не видала, и она уже не может помогать им и слышит, как они плачут и смерть кличут:

– Смертушка-матушка, где ты завеялась?! Зачем мир покинула?! Прииди, укрой нас от злодеев наших немилостивых: без тебя они зазнались без памяти!

Тут Маланья ума хватилась.

– Это я, – говорит, – дура, все лихо наделала, захотела поправлять дела Божии – чему быть, а чему не быть сотворенному. И завяла смерть, а заслонена у меня кучкой хвороста.

– Ах, спусти ее, матушка, умилосердися! Ведь вот уже сто лет у нас ни одних похорон не было, и обессердечили люди жестокие, а мы состарились, измаялись. Спусти ее и их убрать от больших грехов, и нас – от страдания.

И пошла Маланья, развалила хворост, а смерть-то так уж не румяною казачкой глядит, а как паутиночка, и коса у ней вся заржавела.

– Иди, куда тебя Бог послал! – сказала Маланья смерти. Та колыхнулась и поплыла к селу паутинкою по сжатому полю, и послышался вскоре погребальный звон, и перекрестились бедняки, и встрепенулись богатые мужики.

– Мы, было, думали, она навсегда кончилась, а вот она, как змея, из хворосту выскочила. Нельзя век лютовать и властвовать.

А убогие крестились и сами в гробы ложились:

– Устали, – говорят, – наши косточки, насилу дождались земли горсточки.

Обошла смерть все село за лесом и убрала все, что было нужно убрать, а с другими вместе и Ерашку, и Живулечку, потому что было уже и безрукому, и безногой более чем по сто лет, а Маланья осталась жить и все живет, как прежде жила, и все то же делает, что и прежде делала, и все те умерли, кто звал ее Маланьей – Головой бараньей, и сама она это имя позабыла. И как смерть обойдет весь свет да придет к ней и спросит:

– Как тебя звать?

Она старается вспомнить, никак не может и говорит:

– Не знаю – верно, мое имя переменилося.

Смерть стала вопрошать:

– Как имя этой женщины?

А ей в ответ и упал с неба белый как снег чистый камень, как сердце обточенный, и на нем огнистым золотом горит имя – Любовь.

Увидела это смерть и сказала:

– Ты не моя – нет твоего имени в моем приказе: любовь не умирает. Ты доживешь до тех пор, когда правда и милосердие встретятся, и волк ляжет с ягненком и не обидит его.

Полюбите Любовь!

Полюбите! И вы будете радоваться с другими и за других.

Полюбите ближнего! И вы полюбите Христа.

Полюбите обидчика и врага! И двери радости распахнутся для вас,

и Воскресший Христос сретит вашу воскресшую в любви душу.

Вот и всё! Так мало ждет от нас Господь!

В этом – наш рай! Это наше Воскресение!

Полюбите Любовь и живы будете Воскресшим в страдании Любви Спасителем!

 Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)